Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2009 № 5-6
А вот иллюстрации и самими животными.
Два тюленя греются на солнышке после вкусного обеда. Один из них спит на плече у другого. На земле разбросаны останки рыб, клешни крабов, ракушки. На льдине алая лужа крови, белые медведи и тюлень с размозжённой об лёд головой.
Лютый мороз.
Три косули пристроились к деревенскому стожку в поле. Ноги у них худющие-худющие, непонятно, как они вообще умудряются устоять. В поле гуляет ветер, вот-вот подхватит умирающих от голода косуль и умчит к себе в оранжевое небо. Там слоны на худющих ногах на холсте Сальвадора Дали.
На холсте Юпитера бабочки, радуга, Меркурий и Добродетель — Святая Вероника с изображением Иисуса, вышитом на платке рукой Эль Греко.
В книге много портретов.
На одном нарисован воин из прошлого. На нём надет восточный халат поверх кольчуги. Одну саблю он держит в руке, другую за пазухой. На голове размоталась чалма, так что один край её повис на плече, из-под неё выглядывают чёрные волосы, которых очень много и на самом лице, борода у него густая и длинная, глаза и улыбка, как близнецы-братья, похожи друг на друга, они что-то скрывают и оттого так рады, наверное.
На другом портрете — воин из нашего времени. Это советский солдат с медалью на гимнастёрке. Он сидит в купе поезда. Одна его рука сжата в кулак, больше похожей на камень, а не на человеческую плоть, стрижка короткая, есть и усы. Улыбки вот нет и глаз.
Оба портрета идут под названием «Афганец».
— Ух, ты, — вздрагиваю я, открыв следующую страницу.
Настоящий бой, «Оборона Одессы», огонь вырывается из башенных орудий корабля.
— А вы, что же, не воюете? — мысленно обращаюсь я к двум матросам, тянущим канат, на следующей картинке, — и лица, главное, такие довольные, сразу видно, работа у вас ладится.
— Да, чего тут только нет, — думаю я, всё быстрее и быстрее перелистывая страницы.
Вот женщины Дакоты, играющие в мяч, пряхи, ткущие роскошные наряды для герцогинь, русалки на болоте, крестьянки на Волге, рабыни в гареме.
Христос в окружении толпы, учитель в окружении учеников, урок анатомии, на столе лежит мёртвое тело, преподаватель водит указкой вдоль кости, торчащей из разрезанной руки.
На следующем рисунке — скелеты, поливают из леек сады смерти.
«Весна 1954».
— Не так-то давно это было, — думаю я, вспоминая про календарь.
А на картине — деревенская баня, ведро с водой, таз, голая розовощёкая баба, её дочь, укутанная в шаль, лавка, калоши, пар, снег.
Сталин в Первой Конной Армии, Святой Иероним между двумя повешенными, Наполеон на острове Святой Елены, Пётр Первый на смертном ложе, Иван Грозный у гроба убитого им сына.
Священник, свеча, лист бумаги, Достоевский, жена художника Сальвадора Роса.
«Красивая женщина», — думаю я, вспоминая о Таисии Ивановне. «А что если бы она была моя мама, — приходит ко мне мысль, — а я был бы ещё совсем маленьким, в том возрасте, когда детей ещё только возят в колясках. Вот здорово бы было. Она брала бы меня везде с собой, и я бы никогда не становился взрослым. Мы ходили бы с ней в баню, она бы мыла меня в большом тазу из нержавейки, а потом укутывала в махровое полотенце».
Я вспоминаю сейчас, как же прекрасно выглядела та машина, которую мои родители обещали мне подарить на день рождения.
Такой дизайн не часто встретишь даже среди настоящих, взрослых автомобилей, ездящих по улицам нашего города — современный кузов красного цвета, прямоугольные фары, кожаное сиденье, серебристый руль.
Мы заходим с родителями в отдел игрушек магазина ЦУМ, чтобы осуществить покупку, но той машины там уже нет, а на её месте стоит другая, зелёная, старинной овальной формы — фары круглые, кресло деревянное, а руль вообще пластмассовый. Как же мне тогда стало обидно, и я расплакался.
— Ну, что ты так расстраиваешься? Какая, в конце концов, разница? — говорит мне отец, — Ездит же, вот и педали есть, залезай внутрь, попробуй прокатиться.
— Не хочу, — отвечаю я сквозь слёзы.
— Ну, давай тогда, что-нибудь другое посмотрим, вон, сколько тут всего, — пытается подбодрить меня и мама.
— Ничего не хочу, — говорю я и реву пуще прежнего.
Родители подводят меня к прилавкам с товарами, тыкая пальцами в наборы с фломастерами, в настольные игры, в зоопарк с деревянными животными, в армию с оловянными солдатиками.
— Купить? — повторяют они снова и снова. Я их даже не слушаю, не отвечаю.
О невозможности меня успокоить первым догадывается отец. Он подходит к кассе и покупает мне зоопарк с деревянными животными, и это как раз в тот момент, когда я в душе уже согласился, чтобы мне купили тот другой автомобиль, зелёный, с круглыми фарами.
Со мной случается истерика. Зачем мне этот зоопарк, когда у меня должен быть автомобиль. Я успокаиваюсь лишь, когда мама берёт меня к себе на ручки.
— Всё, устала, — произносит она немного погодя, и ставит меня на бетонный пол отдела стройматериалов.
— Ну, где здесь дрели? — спрашивает она у отца.
— Там.
Мы проходим вдоль рядов с обоями, красками, коврами. Около каждого вида товара стоят один или два продавца. На них надеты клетчатые рубашки. Одна из девушек заполняет полку витрины тюбиками с клеем, другая тут же подсовывает под них ценники. Они разговаривают между собой.
— Девушки, вы не подскажете, где здесь цемент продают, — спрашивает у продавщиц подошедшая к прилавку покупательница.
— Прямо! — отвечают ей, чуть ли не хором собеседницы.
— Опять прямо. Полчаса уже по этому магазину хожу, цемент не могу купить, а все только и знают, что прямо и прямо, — ворчит женщина, махнув рукой на продавщиц.
Одна из них ещё какое-то время смотрят ей вслед, лениво разглаживая волосы, другая теребит рукою комсомольский значок, наколотый на грудь клетчатой рубашки.
— Эй, ты, что там застрял, — окликает меня отец, — смотри быстрее, какую мы дрель присмотрели.
Я подбегаю к родителям. Продавец достаёт из голубой коробки дрель, разматывает чёрный шнур и втыкает вилку в розетку.
— Работает, — произносит он, — сейчас гарантийный талон заполню, и можете забирать.
— Мы тогда пошли пока свёрла посмотрим, — говорит отец продавцу.
Я не двигаюсь с места. К прилавку подходит ещё один молодой человек в клетчатой рубашке.
— Мальчики, подскажите, где здесь цемент купить? — слышу я уже знакомый мне голос женщины, что я видел в предыдущем отсеке магазина.
— Прямо! — отвечают ей продавцы, и снова хором.
— И где вас только таких выращивают? — в очередной раз возмущённо реагирует женщина и уходит.
— Мне бы тоже килограмм пять цемента не помешало, — говорит отец, вернувшись со свёрлами в руке.
— А там фасовки только по пятьдесят килограмм имеются, — вставляет один из продавцов.
— Так это машина нужна, — задумчиво произносит мама.
— Доставка есть, а если на своей забирать, то там в отделе специальные грузовые тележки имеются, на них товар можно довезти прямо до парковки.
— Удобно придумано, но как-нибудь потом, — снова вступает отец.
— Конечно, потом, зачем нам пятьдесят килограмм цемента? — поддерживает его мама, — Ну, всё, мальчики, упаковали? Нам теперь куда, на кассу?
Продавцы в клетчатых рубашках одобрительно-одновременно качают головой.
Отстояв небольшую очередь, расплатившись за товар, мы наконец выходим с отдела стройматериалов и направляемся в сторону таблички «выход».
Передо мной происходит какое-то чудо.
Впереди идущие люди становятся на металлическую дорожку, и та несёт их вниз, ну прям как горка на детской площадке, только здесь даже скатываться не нужно, просто встаёшь и едешь.
— Папа, что это?
— Траволатор! Работает по тому же принципу, что и гусеница у танка, — объясняет мне отец, и в продолжение изображает на пальцах колёса и крутящуюся вокруг них металлическую ленту.
Я с заворожённым сердцем вступаю на движущуюся плоскость, такое чувство, что я ощущаю ногами трение шестерёнок, приводящих в движение этот чудо-механизм. Я оборачиваюсь на зад, чтобы посмотреть на всех, кто находятся сейчас на траволаторе.
Наверху появляется женщина, та, что всю дорогу искала цемент в магазине. Впереди себя она толкает тележку, гружённую мешками со смесью, видимо одну из тех, о которой вели речь продавцы. Проходит несколько секунд, и тележка достигает наклонной плоскости траволатора, её тянет вниз, ещё секунда — и она вырывается из рук покупательницы. Тележка сбивает меня с ног, я падаю.
Помню, мне как-то приснился сон. В колодце капает вода и замирает. Я смотрю на потолок.
Под ногами валяется развёрнутая газета. Этой газетой я хочу убить паука, но внезапная темнота мешает мне сделать это.
Я уже лежу под одеялом. Из-под него проникают горькие запахи грязных мужских ног, мочи и алкоголя.
